artificial intelligence
Это был наш день. От начала и до конца.
Утро давалось сложно. Если пытаешься закинуться таблетками, лучше или жрать все сразу, или не закидываться. Это дерьмо растворяется во рту и дает знатный эффект почти сразу. А если и делаешь так, то пить бухлецо после уж точно не нужно. Часть вечера и утренние сборы не помнятся почти.
У каваюшка я был чуть позже одиннадцати и уже замешивал колу с водкой. На двенадцать был заказан цех в фотостудии, еще с прошлой недели. Мы готовились заранее. Каваюшек обрел корсет, в котором меня и встретил. После чего я не очень мог что-то делать, кроме как пялиться. Особенно после того, как помогал надевать пояс с чулками и сапоги после. Ты умеешь встречать меня так, что слов не хватает. В студию мы отправились загруженные кучей пакетов с вещами, но вполне успели. Бедушкой оказалось то, что один из углов цеха был забит бочками, раскрашенными в камуфляж, мешками с песком и прочей ебатой на военную тематику, так что нам пришлось обходиться тем, что осталось. Но и этого оказалось так много, что вместо двух часов мы отснимали три, получив на выходе около тысячи фоточек. Из которых одна охуеннее другой.
Начиналось все в спешке, потому что каваюшку приходилось настраивать все самостоятельно. Я был в студии впервые и вообще не понимал, что делать, кроме как пить и хотеть курить. Первые фотографии получались смущенными и трогательными. Но чем больше вещей снимал с себя каваюшек - сначала корсет, потом пояс и чулки - тем больше откровенности добавлялось фотографиям, тем больше мы открывались. Я держал ее на руках, кусал за шею и плечи, целовал и всячески жмакал, при этом тыкая ногой на кнопку пульта от фотичка. Она прижималась ко мне всем телом и заплетала меня в свои руки.
Пиком съемки был кожаный диван. Каваюшек остался в одном только поясе и нижнем белье. Она забиралась на лежащего меня, мы забывались настолько, что поочередно переставали следить за светом и либо не фотографировали вообще, либо снимали темноту. Я царапал ее спину, а она обвивала мою шею. Тяжелое дыхание и закушенная губа легко вспоминаются, если закрыть глаза. Я до безумия люблю смотреть на тебя такую. Отдающуюся мне целиком.
Возвращались мы пешком, порядком уставшие от съемки. А я еще и от сдерживаемых чувств. День был настолько славным, что даже погода напоминала наш Днепропетровск два года назад. Было пасмурно, иногда показывалось солнышко и воздух пропитывался весной. Мы побывали везде, где планировали. Заглянули в чебуречью, в которую собирались год, если не дольше, захавали огромный чебурек на двоих, а после, затарившись бухлецом, двинулись к нашему дереву. На нашем дереве очень удобно и славно, будто его растили специально для нас. Страшнее всего было возвращаться на чердак нашего дома. Уж слишком сильно помнится наша первая вылазка. На чердаке мы чуть не выбили окна голубями, курили и смотрели с незнакомого ракурса на знакомые места. Тоже наши. Все здесь принадлежит нам.
Боясь опоздать на электричку до Борисполя, мы наспех собрались и отправились на вокзал. Каваюшек всю дорогу пытался понять, что же он забыл, оказалось ничего. Все складывалось в нашу пользу. Мы даже успели захватить по шаурме, купить билеты и выйти на платформу как раз за пару минут до прибытия поезда. Шаурму мы специально приберегли для пива, которым торгуют в электричках забавные бабушки. Нам даже повезло курить и пить в тамбуре, где не закрывалась дверь, за которой уменьшался город.
Мы улыбались друг другу всю дорогу, мы были по-настоящему счастливы в этот день. Постоянно пересматривали фотографии и удивлялись, какие же мы клевые. Я много и часто говорил о том, как сильно люблю каваюшка. Настроили еще много-много планов на ближайшие месяцы, вспомнили старые и невыполненные. Решили вести список вместе, чтобы следить за этим.
От каваюшка я возвращался уже поздно, последней электричкой. В полупустом вагоне я слушал Кошку Сашку, и переживал день снова и снова. Это был прекрасный день. От начала и до конца. Вот какими мы можем быть.
Твоя жизнь никогда не перестанет касаться меня. Ты слишком много для меня значишь. Мы выберемся. Мы сможем говорить мы, наше. Душа моя. Я люблю тебя.