artificial intelligence
Я знал, куда я еду, и на что я рассчитывал?
Вчера был славный день. Мы с ней договаривались о встрече, но с самого утра ее не было в Сети. Решил не звонить, думал, что делами всяческими занимается. Как и оказалось. Она приехала ко мне около трех часов, проведя две съемки с не самыми приятными людьми. Уставшая, загруженная пакетами, штативом и фотоаппаратом. И чертовски красивая. Мне безумно нравится открытость ее лица с такой прической, мне безумно нравятся ее тоненькие рученьки и ноженьки. Как-то она сказала, что любовь делает нас красивыми. Но она выглядит красивой всегда.
Она переоделась в психоделичное цветастое платьице и мы отправились снимать стрессик-тарасика. Сидели, пили, много курили и много разговаривали. Мне нравится ее слушать. Ей нравится делиться со мной. То, о чем она говорит, вряд ли поймет кто другой.
Отправил ее на вокзал, ведь ей ехать в другой город. Мне чертовски нравятся наши моменты прощания. На пороге ее дома, в тамбуре электрички или в маршрутке, как это было вчера. Меня чуть не придавило закрывающейся дверь, пока я стоял на ступеньках и рассказывал о том, что буду делать после ее отъезда.
После ее отъезда я отправился к Антону. Мы должны были ехать к нему вместе, но я так и не понял, почему Антон решил перенести их знакомство на другой день. С Антоном у меня получилось совсем странно. Он играет на басе в группе "МалаВер". На концерте "Адаптации" мы сначала познакомились с Егором Верюжским, к которому я подрядился помогать со следующим концертом, где и познакомился с Антоном. Мы курили после окончания действа, мне нужно было поделать небольшие дела, а Антон, с которым я проговорил все время между выступлением "МалаВер" и "Адаптации", увидел мою руку в шрамах и сказал, что в прошлом году его жена, его Света, повесилась. И пригласил меня к себе. Мы много пили, делились всякими ништяками, порой вместе сидели и рыдали. Удивительно, что человек в возрасте за тридцать обладает таким мозгом и таким пониманием. Вчера я шел к нему под дождем, из наушников Ермен вопрошал о том, сколько их здесь, а я улыбался, смотрел в небо и на людей, озлобленных, отвратительных в своей озлобленности, прятавшихся под навесами, сумками и газетами. И поднимаясь вместе в лифте, я рассказал ему об этих людях и о своем ощущении дождя в Киеве. Во время дождя Киев можно любить. Антон, как начался дождь, сам стоял на балконе, курил и подставлял дождю руки, радовался сладкому запаху лип, который здесь создает ту весну, которой и не было толком. Мне даже объяснять не пришлось ничего. Сказал о дожде, о запахах, о людях, а он все понял. Меньше чем за месяц он стал мне клевым другом. Настолько, что сейчас он уехал в Харьков выступать на благотворительном концерте, а я остался в его доме смотреть за огромным котиком по имени Перс. Перс спит на горе моих вещей, уткнувшись мордочкой в футболку "Адаптации", которую мне подарила она.
Я знал, куда я еду. И поверить в слова Антона о том, что пить он перед дорогой не собирается...Да блять, как вообще можно верить в то, что пить он не собирается. В каждый мой приход неожиданно из холодильника появляется водка. Мы пили, делились всяким, и снова очень многое у меня сводилось к ней, он часто вспоминал Свету, мы дискутировали, снова ходили за водкой, и снова делились всякими ништяками. Антон показал мне гитару, немецкого производства, гитару его отца, на которой он сам учился когда-то играть. Гитаре около пятидесяти лет. Антон сказал, что если я займусь ее починкой, он отдаст ее мне. Часто повторял, что игра должна играть, а не пылиться. А я держал вы руках этот узкий гриф, стирал с нее пыль, гладил потрескавшийся лак, рассматривал переливы цвета от бордового к желтому и понимал, что влюбился в эту гитару. На ней я хочу играть. Он отдает мне не какую-нибудь хуйню, которую можно купить за две сотни на аукро, он отдает мне память.
Мы смотрели на восходящее солнце на рассвете. На то как меняются цвета, как из серого появляется желтый, синий, красный. Я чуть ли не кричал, что она должна это увидеть, что мы обязательно побываем здесь вместе с ней, и я покажу ей рассвет. Она любит рассветы. Она научила меня любить их. Я сказал Антону, что надеюсь на то, что они понравятся друг другу. Антон сказал, что я не могу любить плохого человека. Он забросил на плечо гитару в чехле и отправился в Харьков.
Я знал, куда я еду. И как, блять, после всего выпитого и после встреченного рассвета мне ехать на собеседование, если я по квартире с трудом передвигаюсь? Очередной день без важных дел, но он того стоит.
Вчера был славный день. Мы с ней договаривались о встрече, но с самого утра ее не было в Сети. Решил не звонить, думал, что делами всяческими занимается. Как и оказалось. Она приехала ко мне около трех часов, проведя две съемки с не самыми приятными людьми. Уставшая, загруженная пакетами, штативом и фотоаппаратом. И чертовски красивая. Мне безумно нравится открытость ее лица с такой прической, мне безумно нравятся ее тоненькие рученьки и ноженьки. Как-то она сказала, что любовь делает нас красивыми. Но она выглядит красивой всегда.
Она переоделась в психоделичное цветастое платьице и мы отправились снимать стрессик-тарасика. Сидели, пили, много курили и много разговаривали. Мне нравится ее слушать. Ей нравится делиться со мной. То, о чем она говорит, вряд ли поймет кто другой.
Отправил ее на вокзал, ведь ей ехать в другой город. Мне чертовски нравятся наши моменты прощания. На пороге ее дома, в тамбуре электрички или в маршрутке, как это было вчера. Меня чуть не придавило закрывающейся дверь, пока я стоял на ступеньках и рассказывал о том, что буду делать после ее отъезда.
После ее отъезда я отправился к Антону. Мы должны были ехать к нему вместе, но я так и не понял, почему Антон решил перенести их знакомство на другой день. С Антоном у меня получилось совсем странно. Он играет на басе в группе "МалаВер". На концерте "Адаптации" мы сначала познакомились с Егором Верюжским, к которому я подрядился помогать со следующим концертом, где и познакомился с Антоном. Мы курили после окончания действа, мне нужно было поделать небольшие дела, а Антон, с которым я проговорил все время между выступлением "МалаВер" и "Адаптации", увидел мою руку в шрамах и сказал, что в прошлом году его жена, его Света, повесилась. И пригласил меня к себе. Мы много пили, делились всякими ништяками, порой вместе сидели и рыдали. Удивительно, что человек в возрасте за тридцать обладает таким мозгом и таким пониманием. Вчера я шел к нему под дождем, из наушников Ермен вопрошал о том, сколько их здесь, а я улыбался, смотрел в небо и на людей, озлобленных, отвратительных в своей озлобленности, прятавшихся под навесами, сумками и газетами. И поднимаясь вместе в лифте, я рассказал ему об этих людях и о своем ощущении дождя в Киеве. Во время дождя Киев можно любить. Антон, как начался дождь, сам стоял на балконе, курил и подставлял дождю руки, радовался сладкому запаху лип, который здесь создает ту весну, которой и не было толком. Мне даже объяснять не пришлось ничего. Сказал о дожде, о запахах, о людях, а он все понял. Меньше чем за месяц он стал мне клевым другом. Настолько, что сейчас он уехал в Харьков выступать на благотворительном концерте, а я остался в его доме смотреть за огромным котиком по имени Перс. Перс спит на горе моих вещей, уткнувшись мордочкой в футболку "Адаптации", которую мне подарила она.
Я знал, куда я еду. И поверить в слова Антона о том, что пить он перед дорогой не собирается...Да блять, как вообще можно верить в то, что пить он не собирается. В каждый мой приход неожиданно из холодильника появляется водка. Мы пили, делились всяким, и снова очень многое у меня сводилось к ней, он часто вспоминал Свету, мы дискутировали, снова ходили за водкой, и снова делились всякими ништяками. Антон показал мне гитару, немецкого производства, гитару его отца, на которой он сам учился когда-то играть. Гитаре около пятидесяти лет. Антон сказал, что если я займусь ее починкой, он отдаст ее мне. Часто повторял, что игра должна играть, а не пылиться. А я держал вы руках этот узкий гриф, стирал с нее пыль, гладил потрескавшийся лак, рассматривал переливы цвета от бордового к желтому и понимал, что влюбился в эту гитару. На ней я хочу играть. Он отдает мне не какую-нибудь хуйню, которую можно купить за две сотни на аукро, он отдает мне память.
Мы смотрели на восходящее солнце на рассвете. На то как меняются цвета, как из серого появляется желтый, синий, красный. Я чуть ли не кричал, что она должна это увидеть, что мы обязательно побываем здесь вместе с ней, и я покажу ей рассвет. Она любит рассветы. Она научила меня любить их. Я сказал Антону, что надеюсь на то, что они понравятся друг другу. Антон сказал, что я не могу любить плохого человека. Он забросил на плечо гитару в чехле и отправился в Харьков.
Я знал, куда я еду. И как, блять, после всего выпитого и после встреченного рассвета мне ехать на собеседование, если я по квартире с трудом передвигаюсь? Очередной день без важных дел, но он того стоит.